Сообщений в теме: 110

[Metos]

Завтра будет заключительная глава 1 части.
С уважением, Михаил.

[kingvlad]

Так, нечестно, на самом интересном месте!

 

Да ладно, это вам не у Каменистого или Корнева продолжения цикла ждать)))

[Metos]

продолжение.

 

7

 

Я грел в руках толстостенный бокал с виски. И слушал Аркадия Петровича. Слушал и почти не удивлялся. Он сидел напротив меня, с таким же бокалом виски в холеной руке. По бокам разместились Кай, Санек и Ника.

— Мы мнемоны. Так мы себя называем. Продавцы памяти – так нас зовут другие.

— Какие другие?

— Те, кто у нас покупает эту самую память. Только это не память конечно. Вернее не совсем память. Скорее чувства, эмоции, переживания отраженные в воспоминаниях. Да не абы какие, а настоящие, истинные так сказать. Правда и это, не совсем правильное определение. — Он грустно улыбнулся, пригубил бокал и продолжил. — Мы сами до конца не знаем, чем торгуем.

— А кто знает? — Виски приятно обожгло горло.

— Боюсь, что никто. Тот, кто первый открыл возможность переноса... — он замолчал, словно подбирал слово, — памяти, мертв. Мы лишь продолжатели дела.

— Значит, есть и другие продавцы?

— Есть. В нашем городе, кроме нашей и Стига, еще две группы. В любом городе миллионнике их не меньше трех. Мы со Стигом работаем в разных плоскостях.

— А что становится с теми, у кого вы забираете память?

— Это хороший вопрос. Именно поэтому мы и работаем в разных плоскостях со Стигом. Он, если можно так сказать, криминал в нашей  среде, мы, продолжая аналогию, занимаемся легальным бизнесом. Да и интересы относительно качества памяти у нас разные. Всякая чернуха и порнуха нас не интересует.

Он опять отпил виски, покатал его во рту, наслаждаясь вкусом. Я не торопил его.

— Люди, у которых мы забираем воспоминания, их соответственно лишаются.

— Просто забывают?

— Помнят, но они, как бы лишены эмоционального заряда, просто констатация факта. А такие события, лишенные чувственного фона быстро стираются. Так что можно сказать что да – они их забывают.

— Кто же тогда согласится продавать их? Это же, как лишиться души.

Аркадий Петрович покачал головой:

— На счет души, это не к нам. Мы душами не торгуем.

— Вы поняли аналогию.

Он грустно улыбнулся:

— Не все события приятны и несут счастье, радость. От некоторых хочется избавится. Другим просто нужны деньги. Третьи... Третьи как раз хотят забыть хорошие воспоминания.

— Это кто же захочет избавиться от приятных воспоминаний?

Аркадий Петрович пожал плечами.

— Влюбленные, любовь которых ушла. Старики, которым больно вспоминать прошлое, пусть даже и хорошее, например, об ушедших жене или муже, предавших, как им кажется, детях, друзьях. И вообще, с этими воспоминаниями история не простая. Не все события, которые на сегодняшний момент видятся нам плохими, на самом деле так уж плохи, как нам кажется. Мы ведь изымаем не просто воспоминания, а воспоминания, окрашенные истинными чувствами и эмоциями. Так что, то, что сейчас нам кажется отрицательным, на самом деле в момент их проживания, были очень даже положительными.  Просто с течением времени заряд эмоций из положительного превратился в отрицательный. Так бывает и очень часто. Да и от плохих воспоминаний люди с радостью избавляются.

— Кто это интересно хочет приобрести плохие воспоминания? — Удивился я.

— Вы не поверите, Фил, но на это товар спрос большой, почти такой же как и на приятные воспоминания.

— Хорошо, я понял. — Голова шла кругом, когда я пытался осознать все то, что мне сейчас рассказал Аркадий Петрович.

— Где вы берете... — я не знал, как назвать людей продающих свои воспоминания.

Аркадий Петрович мне помог:

— Доноров. Так мы называем тех, кто делится с нами памятью. Наша команда в основном получает материал от стариков, в домах престарелых, и, как бы цинично это не звучало, в хосписах у умирающих.

Последнее замечание меня слегка покоробило, но в принципе не удивило.

Аркадий Петрович заметив мою реакцию, добавил:

— Часто воспоминания приносят большую боль, чем смертельная болезнь. И конечно, мы изымаем воспоминания исключительно по добровольному согласию, за соответствующую плату.

— Вы покупаете любые воспоминания?

— Да, кроме убийств и сексуального насилия.

— Эта подсадка, та, что побывала у меня она из хосписа?

— Нет, — Аркадий Петрович покачал головой, — Ника не работает с больными.

Я посмотрел на девушку, Ника сидела, поджав под себя ноги и низко опустив голову, и я не видел выражение ее лица.

— Это подсадка была собрана в доме престарелых. Директор, мой человек, он сообщил, что несколько человек хотят избавиться от воспоминаний.

— Сколько?

— Пятнадцать.

— А то воспоминание, что растворилось во мне, чье оно?

— Не знаю, и теперь вряд ли мы это поймем.

— Что бывает с теми, кто растворяет в себе подсадку?

— В лучшем случае умирают, в худшем – впадают в кому, из которой не выходят. Между этими состояниями огромный спектр, от шизофрении, до дебилизма и полной потери себя как личности. Ту подсадку, что нес ты, гарантированно убила бы тебя. Пятнадцать личностей в одной голове, это очень много.

— А как же быть с теми, кто покупает память.

— Процесс внедрения чужого воспоминания длится долго от суток до трех, в зависимости от размера, и производится во сне. И никогда несколько воспоминаний, тем более от разных доноров, не внедряются одновременно. Так что, это вполне безопасно.

— Вы покупаете только воспоминания?

— Да.

— А, например знания, умения, навыки?

— С умениями и навыками все просто, они больше в теле, чем в мозгах, так что перенести их невозможно. — Аркадий Петрович улыбнулся. — Со знаниями сложнее, они чаще всего разбросаны по отдельным полям мозга и собственно к воспоминаниям имеют опосредованное отношение.

Он очень хорошо владел собой, и даже не отвел взгляда, когда произносил последнюю фразу. Но по тому, как крепче сжались, самую малость, пальцы на бокал, как Кай быстро посмотрел на него, как Ника нервно поправила волосы, я понял, что он как минимум не договаривает.

Я молчал, обдумывая сказанное. Мне не мешали.

— Подсадки как-то влияют на ходоков?

— У вас, Фил цепкий ум и вы очень внимательны. Да влияют. Они вызывают у ходоков, тех, кто переносил много подсадок, определенные, не совсем обычные с обывательской точки зрения, способности.

— Какие?

— А вот это у каждого свои. Кай вот, например, может находить людей по метальному слепку, Ника, — Аркадий Петрович посмотрел на девушку, — может отличать правду ото лжи.

Я смотрел на девушку, и мне казалось, что сказанное Аркадием Петровичем не совсем правда.

— У вас какие способности, и у Санька?

— У Санька никаких, он никогда не был ходоком, склад ума другой, он работает в прикрытии. А у меня... — Аркадий Петрович снова улыбнулся. — Пусть это останется тайной.

— Хорошо тайна так тайна. У меня остался один вопрос, но ключевой. Зачем вы, все это мне рассказали?

— Все очень просто. — Аркадий Петрович допил виски и отставил стакан в сторону. — Я хочу предложить вам работу.

— Ходоком?

— Сначала в прикрытии, а там и ходоком.

— Я могу отказаться? — я прикрыл глаза, размышляя над предложением.

— Конечно, но... — он замолчал.

Я чувствовал на себе взгляды. Выжидающий – Аркадия Петровича, изумленный – Кая, безразличный  – Саньки и умоляющий Ники.

— Но?

Я открыл глаза и в упор посмотрел на Аркадия Петровича.

— Давай на чистоту, Фил, ничего, что я на ты?

Я кивнул, не отводя взгляда от его жестких глаз.

—  Ты думаешь, пока ты лихо разруливал ситуацию, которую создал сам, я сидел перед камином, попивал вино и наслаждался музыкой? Я изучал тебя и твою жизнь. Можно сказать под микроскопом изучал – тщательно и внимательно. У тебя острый и живой ум, но таких много, ты вдобавок решителен, мгновенно принимаешь решения, не рефлексируешь по поводу своих действий. Таких – единицы. Ты великолепно окончил институт, по престижной профессии, между прочим, и что?

— И что?

— Вот именно, кто ты сейчас? Вместо того, чтобы применять свои мозги и силы в деле, достойном мужчины, ты перебиваешься случайными заработками. Ты мог бы найти себе применение в любом виде деятельности, а вместо этого паяешь схемы, и чинишь мобильники.

— Мне никогда не нравилась выбранная мною профессия.

— И я о том же. Ты думаешь ходоки и прикрытие это все? Это лишь вершина айсберга. На меня работает много людей — аналитики, системщики и многие другие. Принести подсадку это не просто забрать воспоминания и доставить их сюда. — Он обвел помещение руками. — Это тщательная разработка каждой операции, чтобы не возникало таких форс мажоров как сейчас. Множество нюансов, от выбора донора и покупателя, до тщательно сокрытия нашего существования от основного мира.

Я молчал.

— Ты хоть представляешь, что будет, если все узнают о нас и о том, чем мы занимаемся?

— Так я могу отказаться?

Аркадий Петрович обречено вздохнул:

— Конечно. Мы в любой момент можем прийти и изъять воспоминания об этом вечере.

— Изъять, у меня? Вряд ли.

— Или просто купить их у тебя.

— Продавать воспоминания? — Я покачал головой. — Никогда. Душой не торгую. Но обещать, что никому не расскажу о вас, могу. Да и не поверят мне, возникни у меня такое желание.

Я поднялся. Посмотрел на Нику – вид у нее был несчастный.

— Но, я подумаю.

 

— Жаль, что он не согласился, такой материал пропадает, — Аркадий Петрович смотрел в широкую спину уходящего парня и удрученно качал головой.

— Ну, ты, шеф даешь, — Кай рассмеялся, — вот вроде и ума палата, и людей видишь насквозь, словно рентгеном просвечиваешь, а его не просчитал. Он вернется, зуб даю, вот увидишь. На штуку баксов забиться могу. Бубновый интерес у него здесь, почище любого делового, имеется.

Он посмотрел на Нику и подмигнул.

[asata]

Кстати про шифр - ряд образов. Сие тоже Джонни Мнемоник. Там было три случайных фото, которые позволяли выгрузить данные.
Но все равно читать интересно. Вам бы попробовать издать. Мог бы попообовать сделать рисунки.

[Metos]

Спасибо, asata, но с издательством вряд ли, сколько я времени и нервов убил на издательства, в свое время, пардон за каламбур, что даже и вспоминать не хочется.

Но за предложение, спасибо.

 

И под занавес.

 

8

 

Я вертел в руках мобильник, никак не решаясь набрать номер. Наконец открыл исходящие вызовы – вот они, одиннадцать цифр.

— Таша.

— Да. — Не голос – смесь эмоций. Радость, страх, ожидание и... и обреченность, словно она знало что-то такое о чем я и не подозревал.

— Таш... Я... Я еду домой.

 

 

Конец 1 части.

23/03/11

ред. 04.04.16

[asata]

А выложить на ЖЖ? Или есть творческие форумы, на одном я выложил свои картины, стихи, песни и поделился идеями книг. Одна фантастика, вторая приключенческая (о ниндзя), третья воспоминания о СССР сначала мамы, а потом и мои.

[Metos]

На самиздате есть.

Одну книгу издали даже, в электронном виде.

Сейчас просто нет времени и сил, литературой заниматься. 

 

С уважением ,Михаил.

[asata]

Жаль. Пишете хорошо, слог хороший. И, лично для меня важно, что чтение не раздражает. У ряда авторов либо язык слишком приглажен, что аж во рту сладость сахарная, то так написано, что через фразы продираешься как сквозь кустарник, то так тоскливо описывается, что есть риск, зевая, вывихнуть челюсть.

[Древний 2017]

Спасибо, asata, но с издательством вряд ли, сколько я времени и нервов убил на издательства, в свое время, пардон за каламбур, что даже и вспоминать не хочется.
Но за предложение, спасибо.

И под занавес.

8

Я вертел в руках мобильник, никак не решаясь набрать номер. Наконец открыл исходящие вызовы – вот они, одиннадцать цифр.
— Таша.
— Да. — Не голос – смесь эмоций. Радость, страх, ожидание и... и обреченность, словно она знало что-то такое о чем я и не подозревал.
— Таш... Я... Я еду домой.

Конец 1 части.

23/03/11

ред. 04.04.16

А дальше???

[Metos]

Я в отпуск, через 2 недели продолжим . С уважением, Михаил.

[Древний 2017]

Я в отпуск, через 2 недели продолжим . С уважением, Михаил.

Ай, как нехорошо с вашей стороны, запостить 1 часть и свалить в отпуск на целых 2 недели.
Публика негадует!!!

[kingvlad]

"Я еду домой" (с)
Так и слышится голос Одина: "Андрей Круз, "Эпоха мертвых", часть первая - "Я еду домой"

[Metos]

И таки всем, доброе утро.

Продолжим.

 

Часть 2. Таша.

2 - 3 августа.

 

1

 

Я помешивал угли в мангале, изредка переворачивая шампуры с нанизанными кусками свинины и брызгая на мясо смесью из сухого красного и маринада. Я понимаю – настоящий шашлык должен быть из баранины, но вот не люблю я ее. Ближе мне как-то свинина, да и возни с некогда блеющим мясом не в пример больше. Испортить его раз плюнуть. А испоганить кривыми руками свинину гораздо сложнее. Знай, присматривай за мясом – переворачивай, не давая пригорать; да не пересушивай – вовремя поливая маринадом.

Из раскрытого окна тетушкиной дачи доносился приятный тенорок Боно негромко выводящий по-забугорному:

 

Is it getting better

Or do you feel the same

Will it make it easier on you now

You got someone to blame

 

You say...

One love

One life

When it's one need

In the night...[1]

 

И уже совсем тихо, приятный девичий голос подпевал на родном и великом:

 

Одна любовь -

Одна жизнь,

И это все что нужно

В ночи...

Одна любовь,

Которую нужно нам разделить,

И она уйдет, дорогая, если тебе

Всё равно...[2]

 

Августовский вечер плавно переходил в ночь. Духота сменялась приятной прохладой. Над головой, словно кто выплеснул ведро звезд. Шашлык шипел на углях, брызгаясь жиром, еще немного и можно снимать. А к этому моменту и вино в погребе дойдет до нужной температуры. А дальше ужин в приятной, можно сказать любимой, кампании. И ночь, и свежие простыни, пахнущие душистыми травами и свежим ветром, и руки любимой, обнимающей за плечи и...

— Фил, — прервала мои грезы Ника.

Голос ее мне совсем не понравился, слышались в нем напряжение и страх.

Она выключила музыку и выглянула в окно. Ее вид мне не понравился еще больше чем голос. Серо-зеленые глаза потемнели, на лице растерянность и страх, такой же, какой звучал в голосе.

— Что случилось? — Я уже поднимался с нагретого мною обрубка бревна.

— Посмотри.

Не тратя время на обход дома, дверь находилась с другой стороны, я перепрыгнул через подоконник и оказался внутри садового домика.

Ника уже протягивала мне планшет.

— Читай.

Я пробежал глазами короткую заметку в ленте новостей.

«Сегодня ночью, от компетентного источника, нам стало известно о зверском убийстве молодой девушки.»

Можно подумать, что девушка может бы старой. О Господи, кто только учит таких псевдожурналистов.

«Тело Натальи Ивановны Вековой, было обнаружено расчлененным в квартире которую она снимала... Помещение залито кровью... Голова находилась... А тело...»

Бред!

Я положил планшет на стол и не глядя на Нику вышел.

Таша как же так? Я не мог поверить. Что бы ее не просто убили, а расчленили. Кто, твою мать! Кто?

 

С Ташей мы все-таки расстались. Не сразу. Деньги на съемную квартиру у нас кончились, и мы разъехались по разным районам. Она к матери, я к тетушке. Этот разъезд оживил наши отношения, мы вновь начали выходить в люди, посещать друзей и просто гулять. Как четыре года назад, когда мы только познакомились.

Я заканчивал последний курс универа. С задроченными программерами из группы я практически не общался, неинтересно было. Хотя учился я на отлично, но вместо программных кодов, плат и прочей лабуды меня тянуло к спорту, девушкам, приключениям и кампаниям. Тем, что любят собирать в полутемных квартирах, а то и вовсе в переделанных подвалах, играть на гитарах, петь и читать стихи, как свои, так и чужие, и конечно пить и курить.

Вот на одной такой вечеринке я и заприметил Ташу. Мы начали встречаться, а после того, как я закончил учебу и устроился на работу, съехались. Я был влюблен? Без сомнения, особенно вначале. Испытывал страсть и хотел ее? Да и да. Мне было хорошо с ней? Большей частью да. Я любил ее? Пожалуй, что нет. Чувствовал сродство душ?  И опять... Нет? Или да? По крайней мере, первый год.

А какими были бы ответы, на те же самые вопросы, если бы я задавал их от лица Таши. Аналогичными? Я не знал.

Где-то через месяц, после моего устройства в небольшую конторку специализирующейся на перепрошивке и ремонте планшетов и сотовых телефонов, мы опять съехались.

Но все в наших отношениях пошло не так, разладилось все. Таша все больше уходила в виртуальный морок всемирной паутины, словно там ей было интереснее, чем в реальном мире. Я же, через силу ходил на работу, и через силу же возвращался домой. Если съемную хату с барахлившим душем, и продуваемыми всеми ветрами обшарпанными окнами, можно назвать домом. Ушли страсть и зов, как души, так и плоти.

В начале мая, буквально перед праздниками, мы окончательно разошлись. Тихо и спокойно. Словно не было былой страсти и огня в отношениях. Она осталась на съемной квартире, хата была оплачена до конца месяца, я отправился к тетушке.

А через месяц, у меня, в очередной раз бросившего официальную работу, и копавшегося на огороде, тетушка попросила помочь с посадками, зазвонил телефон.

Я стоял, опираясь на тяпку, и любовался на прореженные от сорняков грядки. Тянуть телефон из кармана было лень, но я ответил. Может Таша? Хоть звонка от нее я не ждал. За месяц она ни разу мне не позвонила.

Звонила не Таша, а абонент, обозначенный тремя буквами, последняя из которых была й, первые две соответственно к и а, Кай значит.

— Да.

— Здорово паря, как дела?

— Нормально. Чего надо? — не слишком вежливо отозвался я. Вот только, положа руку на сердце, рад был слышать старого уголка.

Кай не обратил на мою грубость внимания:

— Работенку, хочу предложить.

— Ходоком?

— Не-а, пока в прикрытии.

— Пока?

— Ну да, временно так сказать.

— Зачем мне это?

— Ха-ха-ха, — по-доброму рассмеялся Кай, — могу тебе три причины назвать, зачем тебе это надо.

— Валяй.

— Первая – тебе все равно делать нечего, ты ведь не работаешь. Вторая – должок за тобой перед паханом. — Кай замолчал, ожидая моего вопроса. Не дождавшись, пояснил, словно я и так не знал. — Это он тебя от мусоров отмазал, да и от Стига прикрыл. А этот парашник, на тебя ба-альшой зуб имел.

Я молчал, глядя на безоблачное синее небо. Он был прав по обоим пунктам. И я не видел причин ни подтверждать очевидное, ни опровергать его.

— Ну хорошо, — продолжил Кай, — если тебе первые две причины не кажутся вескими, то вот тебе третья, калибром по-убойней.

Он выдержал театральную паузу и торжественно произнес.

— Кое-кто, тебя очень хочет видеть.

— Кое-кто, мог бы позвонить, если так хочет.

Сердце болезненно сжалось.

— Ну, паря, ты даешь! Где же это видано, чтобы порядочная барышня за парнем бегала. Хватит кобениться. Она раньше словно смешинку проглотила – всегда на позитиве, а сейчас мрачнее грозовой тучи, чуть что глаза на мокром месте.

Я стоял, прижав к уху телефон, слыша тихое дыхание Кая.

— Ладно, вот тебе четвертая причина – деньги. Тебе что, пятихатка американской зеленой валюты не нужна?

Ну что сказать? Причины были и вправду – одна убойнее другой.

Делать мне действительно было нечего. Мотыжить грядки уже осточертело.

Аркадию Петровичу я был должен, это без сомнения. И если со Стигом я мог разрулить и сам, то вот менты прихватить меня за хвост могли по серьезному.

Ника!

Да, Ника. Я безумно хотел ее видеть. И только чувство вины перед Ташей, и странная боязливость, ранее не свойственная мне, перед женским очарованием, заставляли меня медлить.

Деньги. Этот аргумент мог перевесить первые два с огромным запасом. А уж в совокупности с третьим, так и вообще – тяжесть неподъемная. Я почти месяц сидел у тетушки на шее. И хоть она ни словом, ни жестом не упрекала меня, но я и сам понимал – двадцатисемилетнему парню стыдно жить на иждивении у почти пенсионного возраста родственницы.

— Кого прикрывать надо?

— А ты догадайся, с трех раз. — Кай весело заржал мне в ухо. — Первые два уже были.

— Ясно.

Нику!

Сердце сладко заныло в предвкушении встречи:

— С кем в паре?

— В вашим покорным слугой. — И снова сиплый смех.

— А как же Санек?

— Санек, Санек. У Санька с матерью беда приключилась.

Вот что-то он не договаривал, этот старый хитрый уркаган, я прямо пятой точкой чувствовал, что дело не только в Саньке, ну да ладно.

— Говори куда приехать, — сдался я, перед таким искушением не устоял бы и святой.

— Я заеду за тобой. — Последовал незамедлительный ответ. — Ты где?

— Я сам.

— Э-э-э, паря, ты как обычно хочешь настоять на своем. Но вот скажи, ты за час сможешь добраться до... — он назвал адрес.

Я прикинул – начало дня, электричек до города в это время нет, до автобуса пилить пять километров, да и неизвестно когда он подойдет, на такси? – так деньгов нема, а одалживаться у тетушки, это уже совсем ни в какие ворота не лезет.

— Нет. А чего так спешно?

— Напарник нужен, а Саня прямо перед делом соскочил, прикрыть не кем, сам понимаешь – лето, пора отпусков. Да и пахан, добро, на тебя дал. Говори где ты, я заеду.

Вот ведь темнила. И вообще, персонаж он странный, вполне литературные обороты мешаются у него с совсем уж блатной феней. Не так прост Кай, как хочет казаться. Сомневаюсь я, что он просто прикрытием ходоков занимается.

Я сказал где нахожусь.

— О, паря, — оживился Кай, — так и у меня там неподалеку дачка. Давай подгребай через полчаса к станции я тебя там подберу.

— Погоди, вопрос один есть.

— Задавай. — По тону слышно – Кай слегка насторожился.

— Вот что за имя такое – Кай?

— А, это, — с облегчением протянул он, — так это погоняло, с первой моей ходки. Аббревиатура, от Крайновский Александр Иванович.

 

Я машинально смотрел на начавший подгорать шашлык. В голове не укладывалось, что Таша мертва. Кто же это, а? Зуб даю, это какой-нибудь псих, из тех, что она консультировала на своем психологическом сайте, постарался. Всегда я был против этой работы.

Я зло заскрипел зубами и до боли в костяшках сжал кулаки.

Из открытого окна раздался рингтон моего мобильника. Француженка арабского происхождения запела, словно с насмешку:

 

Eblouie par la nuit à coup de lumière

mortelle,

A frôler les bagnoles, les yeux comme des

têtes d’épingle,

J’t’ai attendu 100 ans dans les rues en

noir et blanc,

Tu es venu en sifflant3

 

Я машинально перевел:

 

Ночью, обольщенная вспышкой смертельного света,

И машин, что касались меня,

С глазами, размером с  ушко от иглы

На грязно-белых улицах сто лет я ждала...

Тебя...

Насвистывая, ты появился...4

 

— Фил, номер незнакомый, — окликнула меня Ника, — ответишь?

У меня не было от нее тайн, и мобила всегда лежала экраном кверху.

— Отвечу.

Ника передала мне трубку сотового телефона.

— Да.

— Филипп Илларионович Торов? — голос женский, и как будто молодой, но сильно усталый и грубоватый.

— Кто спрашивает?

— Следователь Свиридова Оксана Владимировна.

— Я, слушаю.

— Вам знакома Наталья Ивановна Векова?

— Да.

— Нам надо поговорить.

— О чем? — Я решил не посвящать следачку, что в курсе произошедшего.

— А вот придете и узнаете?

— Это вызов на допрос?

— А что, есть причины, по которым вас можно вызвать на допрос?

— Был бы человек, а статья найдется. — Ответил я затертой до дыр народной мудростью.

— Не дорос, разговор. — Оксана Владимировна начала злится.

— Я так понимаю, адвокат мне не нужен?

— А, он у вас есть, адвокат? — В тоне сквозила явная насмешка.

— Есть.

— Ну так, можете обойтись без него, я повторяю – это просто разговор.

Из ее тона явственно слышалось – пока разговор. Ну ладно, поговорить хочет? Поговорим. Я перевернул шашлык, мясо я купил отличное, жаль превращать его в  уголь.

— Хорошо, я подъеду...

Я не успел закончить фразу, как следачка живо спросила:

— Когда?

Есть уже не хотелось, да и откладывать решение проблем на потом я не привык. Я посмотрел на Нику. Умница моя, кивнула. Я взглянул на экран мобильника, до последней электрички 20 минут.

— Могу сейчас. Примерно часа через полтора, если вы конечно еще на работе будете. Куда подъехать?

— Я пришлю за вами машину, — Оксана свет Владимировна и не подумала отвечать на мой вопрос.

— Нет. Я сам прекрасно доберусь.

— Да? — В голосе следачки послышалось сомнение, словно она была не уверена в моей дееспособности, или боялась, что я до нее не доеду. Например, сорвусь в бега.

— Да, да. — Я начинал злиться. — Адрес говорите.

[1] One - U2

[2] Одно целое - Ю2 (перевод Я).

3 Zaz – Ebllouiie Parr La Nuiitt.

4 Обольщенная ночью - Заз (Перевод – Я).

[Древний 2017]

Наконец-то

[Metos]

Продолжение.

 

2

 

На электричку мы успели. Ника настояла на том, чтобы поехать со мной.

— Я еду с тобой. — Тон безапелляционный.

— Нет.

— Да.

— Ника, послушай, тебе там делать нечего. — Я не собирался с ней спорить, но и брать с собой тоже. — Я еду один и точка.

— Я еду с тобой, и точка, — передразнила она меня.

И отвернувшись, крикнула:

— Надежда Петровна, Сережа с Дашей где?

Я вздохнул, спорить с ней было бесполезно, она была еще более упертой, чем я.

—  Хорошо, но только до города, а там ты домой, я в управление. И давай в темпе, времени мало.

Ника фыркнула:

— Успеем.

— Вы позовите их, — обратилась она к вышедшей на двор соседке, — мы шашлыки затеяли, да вот срочно уехать надо. Не пропадать же добру, тем более – мы их позвать хотели.

— Сколько им готовиться осталось? — Это уже мне.

— Минут десять, пару раз перевернуть и все.

— Пусть приглядят, потом покушают. Фил шашлыки вкусные делает. И за домом приглядите, ладно? Мы завтра с утра приедем.

— Ты скоро? Я уже.

— А я еще нет. — Проворчал я, запирая дверь.

Вот что мне в ней нравится, помимо всего остального, так эта ее легкость на подъем. Раз и сорвалась. И вещей никаких, кроме мобилки, и MP3 плеера. Ни сумки, ни косметички, ни кошелька – деньги в кармане таскает.

— Надежда Петровна, вы уж проследите, чтобы ваши мальцы, когда закончат, огонь затушили. — Обратился я к соседке. — А то сушь такая, до пожара недалеко.

Вагон был пустой, кроме нас с Никой, лишь припозднившийся рыбак, да тетка в платке и темном, совсем не по сезону платье. Мы сидели на жесткой скамье, Ника, положив голову мне на плечо и обняв за руку, с закрытыми глазами слушала плеер. Умница девочка, с вопросами не лезет, сочувствия не выражает, соболезнований не высказывает. Не то у меня настроение, чтобы на вопросы отвечать, и сочувствия выслушивать.

Из наушника до меня доносилось еле слышное бормотание:

 

Look into my eyes - you will see

What you mean to me

Search your heart - search your soul

And when you find me there you'll

search no more

Don't tell me it's not worth tryin' for

You can't tell me it's not worth dyin'for

You know it's true

Everything i do - i do it for you...5

 

Но Ника не подпевала, хоть я знал – это ее любимая песня. И когда бы, и где бы, она ее не слушала, то обязательно вторила певцу. Или в полный голос, если одна, или беззвучно, чуть шевеля губами, если на людях. Сейчас ее губы были плотно сжаты.

— Ника. — Я нагнулся к девушке.

Она подняла на меня глаза.

Я прошептал:

 

...Нет ни одной любви похожей на твою,

Никто не может так любить, как любишь ты.

Не существует в мире ничего, когда ты далеко.

И так будет всегда...6

 

Она улыбнулась и шепнула в ответ:

— Я тоже тебя люблю. — И снова закрыла глаза.

Ехать до города минут сорок, есть время все обдумать. Вот только что, все? Смерть Таши? Информации мало. Нелепость ее смерти? Любая смерть нелепа, а уж девушки двадцати трех лет и подавно. Жестокость, с которой ее убили? Что я об этом знаю? Расчленили, отрезали голову. Мало ли что сетевые борзописцы напишут. Чего сейчас только не выдумывают, для привлечения аудитории. Всему верить нельзя.

А чему можно?

Памяти?

С условием того, где я сейчас работал, то и памяти верить нельзя. Она может оказаться чужой. Или вовсе отсутствовать.

Но я, свою не покупал и не продавал! Вот она моя жизнь, как на ладони!

До четырнадцати лет я жил в глухой сибирской деревне. Даже не деревне хуторе, в семье староверов. Проучился всего семь классов, и то, больше помогал родителям по хозяйству – в сельском доме всегда есть работа, чем грыз гранит, скорее шпалу, науки. А потом сдернул, просто банально стащил из комода свидетельство о рождении, паспорта я не получал – у отца были очень ортодоксальные взгляды на бумаги выдаваемые государством, даже не знаю как он согласился получить свидетельство о рождении. Здраво рассудив, что делать мне в тайге нечего. Помощников у родителей предостаточно, трое старших детей и двое младших, так что без меня они как-нибудь обойдутся.

Уехал я к тетке, младшей  сестре матери, незамужней и бездетной, живущей в большом городе где-то в Поволжье. Она несколько раз приезжала к нам, но в последний свой приезд вдрызг разругалась с отцом, как раз из-за меня. Тетушка считала что такому, смышленому баламуту как я, дословные слова, между прочим, нечего делать в таежной глухомани.

— Да пойми ты, медвежья твоя башка, у него не голова, а дом советов, ему учится надо, а не навоз в хлеву месить, и по тайге с ружьем шляться...

Я, кстати, тоже так считал. Поэтому дождавшись удобного момента, собрал манатки (ха! можно подумать их было много) и свалил. Понятное дело, без паспорта и думать было нечего соваться на железку, и кто продал бы мне – четырнадцатилетнему, билет? Пришлось добираться на попутках. Больше месяца. Ничего плохого со мной за время пути не произошло, может быть потому что при росте один метр и семьдесят два сантиметра, я весил почти семьдесят килограмм, спасибо бате, он размерами походил скорее на средних размеров бегемота, нежели на человека, да и матушка была ему под стать, я так и не дорос до ее метра девяносто. И рожей, покрытой жесткой бледной щетиной, она у меня полезла, как только мне исполнилось тринадцать. А может по тому, что Бог любит таких дураков, в хорошем смысле этого слова, как я. Который совершенно без знания дороги (ну примерное направление я представлял – знал через какие ключевые города надо добираться), с одним лишь адресом (я надеялся, что тетушка не съехала, последняя весточка от нее была три года назад) через всю страну, а ля Михайло Ломаносов, едет за знаниями.

Зато, за время пути, я набрался бесценного опыта, по части психологии общения с людьми. Кто только меня не подвозил. Дальнобои и отцы семейств, один раз вояки из местного гарнизона и странная дамочка на огромном внедорожнике.  Я научился различать фальшь в милых улыбках, и доброту за небритыми харями. Выслушал море житейских историй: печальных и веселых, добрых и откровенно злых. Местами поучительных, местами отвратительных в своей откровенности. Так или иначе, но я добрался до места.

Уяснив что я, это я: то есть ее любимый племянник, тот который – смышленый баламут, только повзрослевший, обтрепанный за время путешествия, и слегка грязный, тетушка ахнула, охнула, побледнела и бросилась строчить письмо родителям. Ответ, ровно в одну строчку, пришел через две недели – сына у меня нет, он умер и похоронен.

Тетушка, прочитав его, вздохнула:

— Может оно и к лучшему, а Фил?

Не знаю к лучшему или к худшему, но в тот вечер я впервые, за последние лет десять, плакал. Лежал, вцепившись зубами в подушку, и не мог удержать слез.

В еще больший ужас, чем от нашей первой встречи, тетушка пришла от моих знаний. Через месяц идти в восьмой класс, а у меня знаний, дай Бог, на пятый наберется.

Тетушка помянула недобрым словом батю, и наняла репетиторов. Весь мой дальнейший год прошел в упорной погоне за утерянными знаниями. Первые два месяца я только и делал что зубрил. Не могу сказать, что мне это не нравилось, скорее наоборот, но эта скачка порядком истощил мои нервы. Я начал плохо спать и потерял аппетит. Заимел привычку внезапно замирать и молча смотреть в одну точку.

Тетушка опять вздохнула, я подозреваю, что именно с моим появлением связаны ее частые горестные вздохи, взяла меня за руку и повела в ближайшей ФОК.

— Выбирай, — Она ткнула пальцем в расписание занятий, — любую секцию.

Я помялся, читая незнакомые названия.

— Посмотреть можно?

— Можно, — опять вздохнула тетушка.

Потные мужики, тягающие железяки, мне не понравились, как и обряженные в белые пижамы люди, делающие странные движения руками, мне они показались злыми. В секцию борьбы я не подошел по возрасту, в бассейне слишком воняло хлоркой, меня сразу замутило. Молотящие здоровенные кожаные мешки и друг друга парни мне также не приглянулись.

— Ну, ты и привереда. — Опять долгий вздох.

Я пожал плечами и остановился. Два крепких мужика о чем-то весело спорили, а за их спинами я увидел парней, подкидывающих вверх металлические шары с ручками. Вот это мне было знакомо, я видел, как батя баловался с гирями, жонглировал – подкидывая вверх и ловко ловя у самой земли, словно они были сделаны не из железа, а из дерева.

Мой интерес заметил один из спорящих мужиков, невысокий и широкоплечий, весь словно перевитый веревками.

— Записаться хочешь?

Я кивнул.

Мужик оглядел меня:

— Сколько лет?

— Пятнадцать будет, — откашлявшись, сказал я.

Мужик присвистнул и заорал на весь зал:

— Семеныч, ты глянь, какие нынче тинейджеры пошли.

Семеныч, высокий и плотный, с порывистыми движениями и взглядом опытного охотника оглядев меня, спросил:

— Это на каких харчах, тебя мамка откормила?

Я пожал плечами, ел я всегда досыта.

— Ну, давай, — первый мужик кивнул головой, приглашая меня в зал, — покажи, на что способен.

От волнения, плохо соображая, я, схватил первую попавшуюся гирю и начал жать ее над головой. Подняв шесть раз, я выдохся, и с грохотом уронил чугунный шар на покрытый резиновыми ковриками пол.

За спиной стояла мертвая тишина, я понял – меня погонят взашей. Поднять эту фигню всего шесть раз – стыд и позор.

— Ну, ты парняга даешь, — в голосе тренера слышалось неподдельное удивление, — двухпудовку на шесть раз!

Я обернулся:

— Мало?

— Мало? Я бы не сказал.

Он обернулся к тетушке:

— Парень, на редкость силен, пускай приходит. Занятия...

Дальше я не слушал, ко мне обратился Семеныч:

— Ты откуда такой взялся?

Я не видел причин скрывать, где жил:

— Из Сибири.

— С папкой в тайге, небось, охотился?

Я пожал плечами, в тайгу с ружьем я ходил лет с семи, и кивнул.

— Плаваешь?

— Да.

— На лошади можешь?

И на лошади я тоже мог.

Семеныч пристально оглядел меня, явно что-то прикидывая.

— Пятиборьем6 заняться хочешь?

— Что это?

— А это брат, такая занятная штука...

Теперь помимо грызни гранита науки, я два раза в неделю посещал ФОК, и три ездил к Семенычу на стадион.

 

Ника ткнулась губами мне в шею.

Увлеченный воспоминаниями я дернулся от неожиданности, и голову, в точке между бровей, укололо тонкой иглой боли. Да чтоб тебя, головными болями я в принципе не страдал, так что эта незначительная боль была неприятной.

— Да? — Я с силой зажмурился и помотал головой, как пес стряхивающий воду, стало немного легче, боль словно испугалась и отступила.

— Нам выходить.

Я огляделся, и впрямь, мы подъезжали к вокзалу.

Я потерся носом о ее макушку:

— Выходить, так выходить.

5 I Do It for You - Bryan Adams.

6 Это все для тебя - Брайн Адамс (перевод Я).

6 Современное пятиборье — вид спорта из класса спортивных многоборий, в котором участники соревнуются в пяти дисциплинах: конкур, фехтование, стрельба, бег, плавание.

[Древний 2017]

Ну, и?

[kingvlad]

Ну, и?

 

Ну, например, на этом месте литературный негр заявил - Чёрные Жизни Важны! И свалил  

[Metos]

Продолжение.

 

3

 

— Начальник, — я постучал по стеклу, отгораживающему тамбур от дежурной части.

Плотный, усатый капитан ткнул пальцем в телефонный аппарат.

Я поднял захватанную множеством пальцев трубку:

— Мне к следователю, э-э-э... — я силился вспомнить, как зовут следачку.

— Свиридова Оксана как-то там. — Подсказала Ника, она все-таки напросилась со мной, с ней было совершенно бесполезно спорить.

— Свиридовой. — Повторил я в трубку.

— Ждите, — бросил капитан и повесил трубку.

— Фил, ты уверен, что не надо звонить Аристарху Ивановичу или хотя бы шефу? — Зашептала мне Ника.

Идея звонить адвокату не пришлась мне по вкусу, а уж ставить в известность Аркадия Петровича я вообще не видел резона.

— Зачем? Его это не касается.

— Но все-таки...

Ее оборвала резкая трель звонка.

— Сержант Егорова. — Женщина, сидевшая в стеклянной будке рядом с решеткой отгораживающий тамбур от коридора, подняла трубку стационарного телефона. — Да, да, поняла. — Она махнула рукой, подзывая меня к себе.

— Не надо, — я сжал Никины пальцы, — подожди меня здесь.

— Паспорт есть? — Сержант Егорова раскрыла толстый журнал.

— Есть. — Я протянул ей бордовую книжицу.

— Вам, — Сержант начала быстро переписывать мои данные, — в кабинет 216, второй этаж, по правой лестнице. И пусть она вам пропуск подпишет.

Сержант протянула мне вместе с паспортом синий прямоугольник пропуска.

Тук. Тук. Тук.

Я пробарабанил костяшками по обшарпанной двери без таблички, только с номером написанным на створе маркером, и, не дожидаясь разрешения вошел.

Кабинет – маленький, словно келья монаха и такой же душный. Два стола впритык, два стула для посетителей. Два компьютера, принтер на подоконнике и платяной шкаф. Обои в легкомысленный цветочек. Совсем не похоже на то, что показывают в полицейских боевиках. За правым, заваленным бумагами столом, спиной ко мне сидела следователь. Узкая спина под белой тканью рубашки и копна растрепанных рыжих волос, вот и все что я сумел разглядеть, остальное скрывала спинка офисного кресла и стол.

— Филипп Илларионович Торов? — Не оборачиваясь, осведомилась следователь.

— Да.

— Присаживайтесь.

Стул скрипнул под моим весом.

Закончив печатать, следователь щелкнула кнопкой мыши, и, достав из зажужжавшего принтера несколько листков, повернулась ко мне.

Узкие плечи, худая шея и неожиданно сочная грудь обтянутая форменной рубашкой. Треугольное лицо с россыпью веснушек, но не редких и мелких, выглядящих мило, как у Ники, а больших, густо усыпавших лицо и шею. А если судить по рукам, которые покрывали веснушки, то и плечи, и грудь у нее тоже веснушчатые, б-р-р. Меня мысленно передернуло. Бледно-зеленые глаза и странно блеклые губы. Ее можно было бы назвать симпатичной, если бы не усталость и злой огонек, зажегшийся в глазах при виде меня.

Мы молча разглядывали друг друга.

Я явственно прочел в ее  глазах – ты мне не нравишься. Впрочем, антипатия вышла взаимной. Следователь Свиридова мне тоже не понравилась.

— Назовите ваши полные данные. — Следачка занесла ручку над только что отпечатанным бланком.

— Это допрос?

— Разговор.

— К чему тогда эти писульки? — Я кивнул на бланк.

Следователь отложила ручку:

— Значит, разговора под запись вы не хотите?

— Сдается мне, это будет не разговор, а снятие показаний. Если это так, то я пожалуй звякну адвокату.

— И кто у нас адвокат? — Не тон, а сплошная ирония.

— Аристарх Иванович Серов.

По тому, как скривилась ее лицо, я понял – это имя ей знакомо не понаслышке.

— Хорошо. — Бланк отправился вслед за ручкой.

— Где работаете?

— Альянс "Memory".

— Должность.

— Программист.

Было видно – ей неудобно опрашивать меня и не записывать ответы. Ну, ничего, мне тоже неудобно сидеть на жестком, едва живом стуле, жалобно поскрипывавшем от малейшего движения.

— Да что вы, вот прямо так – программист? — Рыжие брови удивленно и иронично приподнялись.

— Прямо так. А, что вас удивило?

— Да нет, ничего. Где проживаете?

Я назвал и место прописки, и место фактического проживания. Жили мы с Никой в квартире доставшейся ей от тетки. В той самой, где она передала мне подсадку. Вот честное слово, писала следачка наш разговор, как пить дать, писала.

— Кем вы приходились Вековой Наталье Ивановне.

— Формально, никем. А так... — я замялся, не зная как описать наши отношения.

Кем я на самом деле приходился Таше? Бывшим любовником, другом, человеком присматривавшим за ней, платящим за съемную хату и покупающий продукты? Все это и одновременно ничего. Как мне рассказать, этой рыжей, стервозной, и агрессивно настроенной по отношению ко мне следачке, кто я был для Таши. Молодой, одного со мной возраста, а может и помладше, бабе, но по всему видно несчастной в личной жизни. Я такие моменты враз просекаю. Женщины, у которых, отношения с мужиками по каким либо причинам не складываются, ведут себя иначе, чем те, у кого с этим все в порядке. Выглядят по-другому, разговаривают по другому, да они даже – черт возьми! – пахнут по другому.

— Бывший любовник. Да? — И вновь ничем не прикрытая ирония пополам со злостью.

Интересно, чем я ей не приглянулся, что она так злится? Я вздохнул, подбирая слова.

— Послушайте, Оксана Владимировна, какая разница кем я был, давайте вернемся к существу вопроса.

  — Разница большая. — Следачка нехорошо растягивая слова, разглядывала меня. — Так кем?

— Хорошо. — Теперь разозлился я. — Да, я бывший любовник Таши.

— Кого?

— Вековой Натальи Ивановны. Она не любила полного имени. Просила называть ее Ташей.

— Вас?

— Всех. Всех близких друзей.

Я замолчал, пытаясь успокоится. Не время и не место злиться, можно наговорить лишнего. Хоть чего лишнего я могу наговорить? Я невиновен, и точка.

— Мы расстались, три или четыре месяца назад.

— Три или четыре?

Пальцы ее рук лежащих на столе слегка подрагивали, так, словно ей не терпелось взяться за ручку. Хотя я не был уверен, что среди вороха бумаг, разбросанных по столу, не лежит включенный диктофон. Меня мог писать, тот же айфон, лежащий экраном вниз рядом с ее правой рукой. Впрочем, все равно, никакой юридической силы, эта запись иметь не будет, она не предупреждала, что записывает разговор.

Я сжал зубы, голову опять кольнуло болью. Да чтоб тебя!

— В мае.

— И...

— Я помогал ей, если хотите – присматривал. Платил за квартиру, покупал продукты, иногда приезжал просто поболтать.

— Зачем?

Действительно, зачем? Да очень просто, я чувствовал себя виноватым перед ней, перед тем что у меня интересная и хорошо оплачиваемая работа, любимый человек и вообще все хорошо. А у нее – дрянная съемная хата, психи на сайте, пишущие всяческие гадости и жалующиеся на несправедливую жинь, и никого рядом.

Но я не собирался изливать душу перед стервозной и неудовлетворенной следачкой, поэтому просто пожал плечами и ответил:

— Не знаю... Наверное, в память о прежних отношениях. С деньгами у нее было туго, да и вообще... Четыре года совместной жизни просто так не выкидывают.

— Благородно. — Протянула следачка иронично растягивая гласные.

Боль в моей голове разгоралась со стремительностью степного пожара. Заломило виски, защипало глаза, затылок словно налился свинцом. Хотелось застонать, плюнуть на все и уйти. Но боль, внезапно, так же как появилась, исчезла. Лишь яркая вспышка и все.

Я моргнул и прислушался к себе. Точно! Боли как не бывало.

— Что простите? — Занятый собой, я пропустил очередной вопрос.

— Вы, последний ее видели?

Поймать меня вздумала. Она что держит меня за дебила?

— Я думаю, что последним ее видел убийца. А я виделся с Ташей вчера утром.

— При каких обстоятельствах?

— Я позвонил ей. Мне не понравился ее голос, и я решил заехать.

— Когда это было?

А то ты не знаешь, соседку всяко опросила, а соседка меня видела, как себя в зеркале.

— Это было... — я задумался, вспоминая и...

И чуть не выругался, в голове, при попытке вспомнить обстоятельства последней встречи с Ташей, вспыхнул экран, словно на экране компьютера. И передо мой, с точность до секунды, побежало кино моего прошлого.

 

Я слушал как где-то в квартире мерзко, словно расколотый колокольчик, звенит дверной звонок. Я звонил минут пять не меньше. Таша! Мать твою, где ты? Вышла? Или по своей извечной привычке напялила наушники и врубила музон? Я еще раз вдавил кнопку звонка. Бесполезно. Пакеты еще эти, с продуктами. Я заскочил в магазин, перед тем как заехать. Накупил еды, на пару недель должно хватить.

А вот соседка по площадки дверь открыла сразу.

— Филипп. — Радостная улыбка на лице.

— Ольга Викторовна, я звоню Таше, она не открывает. Вы не знаете, она куда-нибудь выходила?

— Нет, Фил, ты же знаешь что звукоизоляция здесь плохая, а ваша дверь так противно скрипит. Да и Наташенька, когда выходит, дверью громко хлопает. — Улыбка сменилась озабоченностью. — Что-то случилось?

Я извиняюще улыбнулся, давно хотел смазать петли, да руки все не доходили.

— Надеюсь, что нет. Я гляну? — Я кивнул на лоджию, смежную с лоджией в квартире Таши.

— Конечно, конечно. — Соседка вновь улыбнулась.

Я заглянул за перегородку – точно, как и думал. Таша, в огромных наушниках, с ногами забравшись в кресло, ожесточенно стучала по клавишам ноутбука.

Я облегченно выдохнул.

— Я перелезу?

Соседка лишь развела руками.

— Вы извините. — Мне было неудобно.

— Ничего, ничего.

Я перекинул пакеты через перила и полез вслед за ними.

Оставив продукты на лоджии, я вошел в квартиру, дверь была не закрыта. Таша, увлеченная перепиской, ничего вокруг себя не замечала. Из наушников, скрывающих уши, доносился грустно-протяжный, в переборе гитарных струн, женский голос:

 

Waking up is harder than it seems,

Wandering through these empty rooms

Of dusty books and quiet dreams.

Pictures on the mantle,

Speak your name

Softly like forgotten tunes,

Just outside the sound of pain.

Weren't we like a pair of thieves,

With tumbled locks and broken codes.

You can not take that from me,

My small reprieves; your heart of gold...7

 

В комнате стоял неприятный запах немытого тела, грязного белья, человеческой неприкаянности, тоски и боли. Словно в палате смертельно больного. Я смотрел на Ташу, сердце неприятно заныло, словно в предчувствие беды. Волосы давно не мыты и не чесаны. Хуже того. Раньше, Таша тщательно следила за длинной и цветом своей прически, с завидной регулярностью красясь и подстригаясь. А теперь. Я покачал головой! По виду ее шевелюры, она не красилась и не стриглась не меньше месяца. Я попытался вспомнить, как она выглядела в последний мой визит. Так же неопрятно? Черт! Я не помнил. Мы виделись мельком, мне предстояло прикрывать Нику в очередной ходке и я заскочил всего на пару минут. Оставил деньги за квартиру, продукты и ушел. Да, да, я платил за эту съемную хату и снабжал Ташу продуктами. Я чувствовал себя должником перед ней. Чувствовал вину за то, что...

 За то, что бросил ее – да, именно я, именно ее и именно бросил. Как ни крути, как ни пытайся прикрыться словами – чувства кончились, не сошлись характерами, слишком разные интересы, но это именно так. Как ни думай, что она была с этим согласна, и ни на миг не пыталась меня удержать.  И даже делала вид, что наш разрыв ей безразличен.

Вот ведь, черт, никогда я не чувствовал себя виноватым ни перед кем. Ни перед родителями, которых не видел больше десяти лет, ни перед теткой, за то, что свалился на ее голову. Это из-за меня она не вышла замуж и не родила детей. Сколько ей было в мой приезд? Тридцать четыре - тридцать пять? Самый сок для женщины. А тут великовозрастный оболтус, которого кормить, поить и одевать надо. Ни перед тренерами, которых покинул, когда понял что профессиональный спорт не для меня. Ни перед другими девчонками, с которыми встречался, а потом бросал. Их, романов в смысле, до Таши, у меня было превеликое множество.

А перед Ташей чувствовал.

Когда же я видел ее последний раз? Две, три недели назад? Да, кажется, именно тогда. Но вот выглядела ли она тогда такой... Такой... Опустившейся, что ли? Безжизненной, словно монгольфьер, из которого выпустили весь подъемный газ. Я не помнил.

Она сидела, поджав под себя босые ноги, скрючившись, словно Голлум над своей прелестью, закрывшись от мира ноутбуком и творчеством Леры Линн. Я смотрел на нее и смотрел, пораженный ее видом. Композиция The Only Thing Worth Fighting For была зациклена и играла по кругу.

Таша, увлеченно отстукивая по клавишам, ничего не видела вокруг. Не замечая – ни запаха витающего в воздухе, ни своего немытого тела, ни бардака царящего в квартире, ни меня. Я прошел на кухню. Вздохнул. Грязь на полу, крошки и огрызки на столе, ведро для мусора переполнено, грязная посуда до самого крана, в холодильнике пустота.

Я вернулся в комнату и, дождавшись когда в очередной раз прозвучит грустное:

 

Разве мы не на поле для битвы,

Запертые в священной войне?

Твоя любовь под прицелом моим.

Единственное, ради чего стоит бороться,

Единственное, ради чего стоит бороться...8

 

Осторожно прикоснулся к плечу Таши:

— Привет.

Она вскинула испуганные глаза, быстро закрыла крышку ноутбука, и, стянув с ушей наушники, протянула:

— Фил, привет.

Таша обрадовано улыбнулась, и встала, потянувшись ко мне. Я приобнял ее, поразившись худобе, она и раньше была стройняшкой, но это была стройность свободной лани, а сейчас – болезненность находящегося в заточении зверя. Свободная майка совершенно не скрывала торчащих ребер и начавшей обвисать груди.

— Таш, что с тобой?

— В смысле?

— Выглядишь не важно.

— Да? Устала просто. Работы... — она кивнула на прикрытый ноутбук, — много.

— Все консультируешь своих психов? — Хотел шутливо, вышло зло.

— Да. — От моего тона она замкнулась и села в кресло. — Я знаю, тебе это никогда не нравилось. — Она прижала колени к груди и обхватила их руками, словно отгораживаясь от меня. — Но, это моя работа. И тебе сейчас, должно быть безразлично, чем я занимаюсь.

Голос на грани слез. Я беззвучно выругался.

— Извини. Не хотел тебя обидеть. Просто пошутил неудачно. — Я присел на корточки напротив нее.

— Мне никогда не нравились твои шутки.

Я кивнул соглашаясь. Я это знал, как и то, что ее жутко бесило, когда я влезал в очередную историю.

Мы молчали, а из наушников лились, сочась тоскою, слова:

 

The only thing worth fighting for.

Change will come to those who have no fear,

But I'm not her; you never were

The kind who kept a rulebook near.

What I said was never what I meant.

And now you've seen my world in flames

My shadow songs, my deep regret...9

 

Вот уж точно – в самую точку, в самую нашу ситуёвину:

 

Перемены настигают тех, кто бесстрашен,

Но я - не она; а ты...

Ты никогда не был любителем правил.

То, что я говорила,

Никогда не было тем, что чувствовала я.

А теперь ты видишь – мир мой в огне.

Мои призрачные песни,

Мою печаль, мое сожаленье...10

 

— Таш, ты давно ела? — Перевел я разговор. — Холодильник пустой.

— А, тебя только это интересует?

Я насторожился, предчувствуя нехороший разговор.

— Что ты имеешь в виду?

Ее глаза вспыхнули.

— И куда же подевалась твоя прямота Фил?

Никогда раньше она ни словом не упоминала Нику, и то, что она, та самая – истинная, так сказать корневая, причина нашего разрыва. И вот теперь я чувствовал – время пришло. Время расставить все точки над ё, i и всеми остальными буквами, где есть эти самые диэрезисы, умляуты и тремы.

— Нет, меня не только это интересует.

— Да, а что именно? — Слова так и сочились ядом.

— То, что ты не моешься, не стрижешься, да и вообще выглядишь...

Я запнулся, подбирая слова.

— Отвратительно, да? Ты, это хотел сказать?

— Нет, — я постарался успокоиться, — ты выглядишь больной. Когда ты в последний раз выходила на улицу?

Ха-ха-ха! Она рассмеялась жутким, визгливым смехом.

— Ах, Фил, Фил, Фил. Добрый, заботливый, Фил Торов. Могучий человек, готовый впрячься за любого, кто попросит, или просто по велению души. О ней, ты тоже так заботишься?

Я видел – она на грани истерики. А в таком состоянии с ней бесполезно разговаривать, знаю проходили, и не раз. Сейчас она ничего не услышит. Но все же попробовал.

— Таш, ты прекрасно...

— Да, я прекрасно знаю – это из-за нее ты меня бросил. Я поняла, что ты уйдешь, как рыба под лед, как только увидела ее.

Глаза Таши лихорадочно блестели, а по щекам текли слезы. Она что под наркотой? Не может быть! Таша всегда отчаянно боялась попасть под зависимость, не важно – никотиновую, алкогольную или под наркоманский баян. Боялась настолько, что ни разу в жизни не пробовала даже травки, покуривание которой было доброй традицией в тех компаниях, в которых мы частенько бывали.

— Дрянь!

— Таша! — Рявкнул я выходя из себя. — Прекрати, Ника, она...

— Не ври, Фил. Ты же всегда был патологически честен. Зачем сейчас врать?

Я хрустнул костяшками. Она была тысячу раз права. Ника была причиной, все остальное следствием.

Я потянулся к ее руке, чтобы посмотреть на вены. Но Таша отпрянула от меня, и яростно выкрикнула:

— Ты думаешь, я колюсь? На, смотри. — Она вызывающе протянула мне руки. — На ногах не хочешь глянуть? Или между ног? Тебе же так нравилось туда смотреть?

Я молча встал, отнес продукты на кухню, и раскидав их по холодильнику и по полкам, ушел. Просто ушел, ничего не сказав на прощанье. Даже дверью не хлопнул. Чего хлопать – mea culpa11. И этого не изменить.

 

Я дернулся, отрываясь от экрана в моей голове. Это было как смотреть фильм на флешь плеере, хочешь – перематывай, хочешь – отматывай назад. Я вытер вспотевший лоб и взглянул на следачку, пытаясь понять – сколько прошло времени с момента моего... Погружения? Пусть будет погружение. После, об этом я подумаю после, а сейчас надо собраться и продолжить нашу беседу.

— Это было...  — подбодрила меня следачка.

Судя по ее виду, она не заметила моего замешательства, а значит прошло... Секунда? Две? Меньше?

— Вчера. Это было вчера утром, часов в десять. Я говорил – я позвонил Таше, ее голос мне не понравился. Я решил приехать, завез продуктов. Мы поговорили...

— Ссорились? — Следачка испытующе смотрела на меня.

По взгляду я понял – ей так и хочется поймать меня на лжи. Я усмехнулся. Хрена тебя, рыжая. А то я не знаю, что весь наш разговор или ссору, если ей так хочется, слышала соседка, милейшая Ольга Викторовна, с вечной заботой в поблекших глазах.

— Думаю, это и так вам известно. Вы ведь побеседовали с соседкой?

Я видел разочарование в ее глазах, подловить меня не удалось.

— Я хотела бы, услышать вашу версию. — Следачка, легким движением, откинула волосы с веснушчатого лба, и откинулась на спинку кресла. Рубашка и так обтягивающая спелую грудь, натянулась так, что сквозь ткань, не смотря на наличие лифчика, проступили соски.

Я поймал себя на совершенно не кстати возникшей мысли – интересно, у нее и между ног все в веснушках?  Тьфу ты! Нашел о чем думать.

Оксана Владимировна, я все таки вспомнил ее отчество, поймала мой взгляд, состроила презрительную гримаску, и чуть помедлив, выпрямилась. Вот ведь, стерва веснушчатая, играет со мной. Тоже мне кошка нашлась. Только я не мышка.

— Я не помню дословно. Мне не понравилась, как она выглядит, даже подумал, не принимает ли она наркотики.

— А она?

Скрывать что-либо было бесполезно, думаю наш разговор на повышенных тонах, был абсолютно точно донесен до нее соседкой.

— Таша, обвинила меня в том, что я бросил ее ради другой.

— Это так?

— Отчасти.

— И все-таки, разве не женщина стала причиной вашего разрыва?

Вот ведь, змея пятнистая, дотошная какая.

— Женщина.

— Хорошо. — Удовлетворенно протянула Оксана, блин, Владимировна.

Следачка, порывшись в папке, достала какую-то бумагу и бегло просмотрев ее, спросила:

— У вас и алиби есть?

— Я не знаю времени смерти. — Устало сказал я.

Детский лепет какой-то. Неужели она думает, что на такой дешевый трюк меня можно поймать? Тем более что я и в самом деле не знал, когда умерла Таша.

— Ах, да, я же не сказала. Предположительное время смерти...

Она снова заглянула в бумаги, будто и так не знала:

— Смерть наступила, в промежуток между 22.00 и 24.00 первого августа. Но с учетом того, в каком состоянии было тело, можно с уверенностью сказать, что убийца пришел раньше.

— Как ее убили?

Следачка отложила бумаги, и устало посмотрела на меня.

— Разрезали живот, отделили голову, а тело распяли на стене, вверх ногами.

Значит в новостях не врали.

— Когда ее нашли?

— Второго августа, днем. Позвонила соседка, Ольга Викторовна Смекалина, она заглянула через балконную перегородку, увидела, что комната забрызгана чем-то красным и позвонила в полицию.

Я так и думал. Перед тем как уйти, я заглянул к соседке и попросил ее присматривать за Ташей.

— Вы хотите сказать, что Ташу прибивали к стене, бетонной замете, и никто этого не слышал? В двенадцать ночи? И это при полной отсутствии звукоизоляции?      

— Я разве сказала, что ее прибили? Нет. Ее приклеили к стене, клеем. Знаете как в рекламе.

Это был полный и абсолютный бред, такое могло произойти в голливудском триллере, но не в реальной жизни.

— И что криков тоже никто не слышал?

— Нет.

— Как такое возможно?

— Она могла быть без сознания, под воздействием наркотиков, да многое чего. Мы сейчас выясняем. И все-таки, где вы находились, в промежуток между восьмью и двенадцатью ночи?

— На даче.

— И кто это может подтвердить?

— Моя девушка. Соседка по даче и ее внуки.

— Поподробнее, пожалуйста.

— Пожалуйста. С часу до пяти мы были на озере. Я и... моя девушка.

— Ее имя.

— Зачем?

— Не притворяйтесь дураком. Нам придется проверить ваши показания.

— Ника Трубина.

— Вдвоем были?

— Нет, вчетвером. С нами пошли соседские дети. Даша, десяти лет, и Сережа двенадцати. Вернувшись с озера, мы поужинали. Вдвоем с Никой, потом играли в монополию с Дашей и Сережей. Потом дети ушли к себе. Мы с Никой посидели еще пару часов и легли спать.

— Когда закончилась игра?

Я пожал плечами:

— Точно не скажу, — я, конечно, мог обратиться к своей новоприобретенной способности и сказать ей время вплоть до секунд, но это могло вызвать ненужное подозрение, обычно такие мелочи люди не помнят. — Но думаю около половины восьмого.

— Во сколько легли спать?

— Около десяти.

— Куда-нибудь отлучались в этот промежуток времени?

— Только за водой. На родник ходил.

— Сколько отсутствовали?

— Не больше часа.

— Вас еще кто-нибудь кроме вашей подруги видел?

— Из знакомых никто.

— Значит, — довольно подытожила следачка, — мы имеем промежуток времени между половиной восьмого и полуночью, когда кроме вашей подруги, лица заинтересованного, — рыжая подняла указательный палец вверх, как бы указывая на важность сказанного, —  вас никто не видел.

Она торжественно улыбнулась, и откинувшись на спинку кресла, забросила ногу на ногу. Синяя юбка плотно обтянула бедра, а сквозь ткань рубашки вновь проступили очертания сосков.

— И... — Я не обратил внимания на ее игру. Смотрел прямо в зеленые глаза, гадая – она и впрямь думает, что Ташу убил я, или играет в какую-то игру. Если да, то в какую и зачем?

— И вы вполне могли успеть съездить в город и вернуться обратно.

— Угу, а Ника значит, покрывает меня? Знает все и покрывает?

Следачка пожала плечами:

— В этом мире все возможно.

 Я опять начал закипать.

— Ладно, допустим. Два вопроса. Зачем мне это надо, мотив так сказать, и зачем это надо Нике?

Следачка наклонилась ко мне:

— Начнем со второго. Любовь зла, полюбишь и козла. Ну, а насчет первого... Она тебе мешала...

Вот как уже и на ты, все антиресние и антиреснее. Чем все таки я не угодил рыжей? Причем так сильно, что она готова повесить на меня зверское убийство. Или ей просто работать неохота? А тут так удобно – вот он самый лучший подозреваемый, всем известно – первейшие кандидаты в убийцы, это бывший муж и бывший любовник.

— Чем она мне мешала? — Я решил опустить пропустить обращение на ты мимо ушей.

— Всем! Скандалы, требования вернутся, возможно угрозы. Тебе или твоей новой пассии. Или вот! Шантаж. Она могла шантажировать тебя. Не зря ты ей квартиру оплачивал, продукты покупал. А в последний разговор она потребовать большего, тебе это надоело и ты раз, — следачка рубанула рукой по воздуху, — решил покончить со всем этим разом.

Она все ближе наклонялась ко мне.

Я вскипел как чайник на конфорке, не заметив, что тоже перешел на ты:

— Ты понимаешь, что это бред?

Я подался ей на встречу, ловя запах ее дыхания. Смесь из кофе, сдобы и мятной жвачки.

— Какие скандалы, угрозы, шантаж? Ты мыльных опер пересмотрела, или перегрелась? Очнись. Я ее не убивал, и даже не думал об этом. Да, я чувствовал перед ней вину, за то что бросил. Но избавляться от этого чувства с помощью убийства это, это... Это нонсенс. Я не убийца.

— Не убийца значит? А кто, программист? Ты себя видел? Ха! — Она тряхнула головой, волосы, и так находившиеся в беспорядке, упали на лицо.

— И чем тебе моя внешность не понравилась? Или ты думаешь программисты это патлатые задроты, не мывшиеся неделю? Ты хоть раз видела программеров, или опять по просмотренным фильмам судишь?

Мой запал иссяк, и я отодвинулся от следачки. Она нервно поправила волосы, провела ладонями по раскрасневшемуся лицу и уже спокойно добавила:

— Тем не менее, у те... вас в алиби огромная дыра.

— Нет там никакой дыры. — Я чертовски устал от этого разговора, пора было его заканчивать. — Вчера была пятница – будний день, значит, последняя электричка в город уходила в 22.45, а предпоследняя в 18.40. Добраться на автобусе я не успевал. В это время они практически не ходят. Машины у меня нет. Так что, я не мог убить Ташу.

— Мы проверим.

— Проверьте. — Я кивнул. — Если ко мне больше нет вопросов, я, пожалуй, пойду.

Я протянул ей пропуск и поднялся:

— Подпишите, будьте любезны.

Следачка приняла у меня бумажку, быстро расписалась и демонстративно положила ее на стол.

— Последний вопрос. Кто, по-вашему, мог ее убить?

Хороший вопрос, не дававший мне покоя. Я пожал плечами и сказал наугад:

— Поищите среди клиентов сайта, на котором она консультировала. Уродов там много.

Следачка кивнула рыжей головой:

— Я вас больше не задерживаю. Всего хорошего. Из города никуда не уезжайте.

Она, больше не обращая на меня внимания, начала перебирать бумаги на столе.

Я помедлил, но все же спросил:

— Ее изнасиловали, прежде чем убить?

Оксана Владимировна, оторвавшись от чтения, взглянула на меня. Наглость из глаз исчезла, полностью уступив место усталости.

— Это имеет для вас какое-то значение?

Я хотел ответить резкостью, но передумал, и лишь кивнул.

— Нет, следов сексуального насилия не обнаружено. Это все?

— Да.

— Тогда, до свидания.

— До свидания.

 

Отключив телефон, она все же писал разговор с этим парнем, Оксана утопила кнопку электрического чайника, и подошла к окну. Она устала и собиралась выпить кофе, чтобы не заснуть, а то дежурить еще до утра, да и разговор стоит расшифровать. Ей конечно не дадут вести это дело, не ее уровень, но... Интересно же.

Она видела, как из дверей управления, вышел этот здоровяк в обнимку с какой-то девчонкой. Симпатичной и молоденькой, лет девятнадцати, вряд ли больше. Отойдя от здания они остановились о чем то говоря.

Оксана рассеяно наблюдала за парочкой. Парень что-то сказал девушке, чмокнул ее в нос и подняв руку громко свистнул. Взревев мотором, с противоположной стороны улицы, к ним медленно покатило такси.

Парень снова обнял девушку за плечи.

Оксана скривилась – до чего же хозяйским вышел жест. Он ей сразу не понравился, этот самоуверенный и здоровый, как лось, жлоб. От нахлынувших чувств Оксана задышала чаще.

— Что ты врешь себе, Ксанка, — губы ее беззвучно шевелились, — он тебе сразу понравился. Вот именно – понравился, а не наоборот, как ты хотела показать во время разговора.

Сейчас, глядя как он обнимает девушку, Оксана чувствовала зависть. Зависть к этой соплячке. Почему не ее, Оксану, обнимают сильные и заботливые руки? Чем она, хуже? Что такого есть у девчонки, чего нет у нее? Молодость? Так это пройдет. Не успеешь оглянутся, как из веселой стрекозы превратишься в усталую пчелку. Внешность? Так и она – далеко не баба яга. Вон, как он на ее грудь пялился. Ум? Обаяние? Что такого есть у этой девчонки, чего нет у нее?

Она поразмышляла над этим.

Время и место – в них вся проблема.

Нет у неё времени искать сильного и умного мужчину, с работой бы справится, да за дочкой уследить... Надо кстати позвонить домой, узнать как там Настюшка, дочка с утра температурила.

Да и не ходит она туда, где такие встречаются. А где, кстати, такие встречаются? В спортзалах? В местах скопления программистов? Она улыбнулась. Тоже мне программист.

Но точно не в коридорах управления. Нет, сильных и умных здесь было хоть отбавляй. Но все либо женаты, либо женаты на работе. Что в принципе еще хуже.

Оксана снова вздохнула — хватит с нее служебных романов.

Парень заботливо усадил девушку на заднее сиденье, и прежде чем последовать за ней, неожиданно обернулся. Он смотрел прямо в окна ее кабинета. Так, словно видел ее, за давно не мытыми окнами, и сеткой жалюзей. Даже с такого расстояния Оксана видела, как он широко улыбнулся, и, вскинув руку в прощальном жесте, помахал ей.

Вот подлец, она улыбнулась в ответ, хоть и знала он этого не увидит. Никакой он не убийца. За семь лет работы она насмотрелась на людское отребье. Этот не из таких. Несмотря на угрожающую внешность и внушительные габариты, он не был душегубом. Глаза ясные и умные, без серой поволоки, характерной для убийц.

Она снова вздохнула, глядя на удаляющееся такси, и вернулась к столу. Работу еще никто не отменял.

7 The Only Thing Worth Fighting For - Lerra Lynn.

8 Единственное, ради чего стоит бороться - Лера Линн (перевод - Я).

9 The Only Thing Worth Fighting For - Lerra Lynn.

10 Единственное, ради чего стоит бороться - Лера Линн (перевод - Я)

11 Моя вина.

[Metos]

Продолжение.

 

4

 

В такси я обнял Нику, и поймал себя на мысли, что от прикосновения к ней, мне становится спокойней. Словно боюсь – отпусти я ее, и она исчезнет. А вся наша жизнь окажется сном, или мороком, навеянным закладкой. Той, что не успели вытащить из меня. Что она растворилась, и я сейчас валяюсь на больничной койке в глубокой коме. От этих мыслей холод ледяными пальцами прошелся по спине, а в груди нехорошо заныло. Я усилием воли отогнал от себя эти мысли. К дьяволу! Это всего лишь мнительность. Я никогда не страдал ей, а значит, не поддамся и сейчас. Я сильнее прижал к себе Нику. Она доверчиво положила голову мне на плечо, и я успокоился. Это реальность, а не бред впавшего в маразм ходока.

А все-таки она, девочка моя, умница, ни о чем не спросила, знала – сам все расскажу, когда решу что можно, секретов у нас не было. По крайней мере, у меня, тем более что с Никиной способностью ходока, кормить ее враньем было совершенно бессмысленно.

Приятное ощущение головы на плече, легкие касания волос, тепло маленькой ладошки в руке, мягкость прижатого к ноге бедра, чуть слышная мелодия льющаяся из магнитолы:

 

She smiled at me on the subway.

She was with another man.

But I won't lose no sleep on that,

Cause I've got a plan.

 

You're beautiful. You're beautiful.

You're beautiful, it's true.

I saw your face in a crowded place,

And I don't know what to do,

Cause I'll never be with you...12

 

Я смотрел на стриженый затылок водилы, молодого крепкого парня, покачивающийся в такт мелодии, и слышал, как он тихо, на грани слышимости, подпевал певцу. Делая это, на русском, причем довольно мелодично.

 

Она улыбнулась мне в метро,

С ней был другой мужчина.

Но сна от этого я не потеряю,

Потому что план есть у меня.

 

Ты прекрасна, ты прекрасна,

Ты прекрасна, это правда.

Твое лицо я  увидел в толпе,

Я не знаю, как быть,

Ведь никогда я не буду с тобой.

 

О да – ты поймала мой взгляд,

Ведь шли мы на встречу друг другу.

На моем лице ты прочла –

Я окрылен.

Я знаю – вновь не увижу тебя,

Но мы разделим этот момент,

Он с нами будет всегда...13

 

Вот ведь полиглоты, какие кругом, в момент, с забугорного на наш переталмачивают. Или он перевод в сети скачал, чтобы перед девчонками хвост распускать? Или Ника приглянулась? Ну, пускай, пускай помечтает, она моя и только моя.

Я откинул голову на подголовник.

Вот ведь какая ерунда в голову лезет. Психология, будь она не ладна, не любят наши мозги размышлять над проблемами, им развлекаться хочется, и доминантность свою, перед другими самцами, показывать.

А подумать есть над чем.

Смерть Таши, это раз. Много не ясного, и уж совсем непонятно, как это отразится на моей жизни. Может никак, а может очень даже и как. Это раз.

Над этим я подумаю чуть позже, когда немного успокоюсь. До сих пор ярость накатывает, как подумаю о том, что с ней какая-то мразь сотворила.

Способность моя, только что открывшаяся. Это два.

Интересно, это способность ходока проявляется или та первая, не до конца вынутая подсадка, так внезапно дала о себе знать?

Первое вряд ли. За все время работы на Аркадия Петровича, в роли ходока я выступал всего четыре раз, а так все больше в прикрытии. Да и переносил мелочь всякую.

Значит подсадочка шалить начала.

Сколько, интересно, просмотр времени занимает? По ощущениям, так столько же, сколько и реальный эпизод, если не увеличивать скорость просмотра. А если судить по реакции следачки, так сущую мелочь.

Эксперимент?

Эксперимент.

Тем более что Ника, кажется, задремала. Она задышала ровнее и тише, обмякла, и сильней навалилось на меня.

 Я осторожно, так чтобы не потревожить Нику, достал из кармана мобилку. Открыл секундомер.

Что вспомнить?

Хороший вопрос.

Пересмотреть разговор со следачкой? Нет, пожалуй, что нет.

Я прикрыл глаза, вызывая в памяти воспоминание. Перед глазами возникло черное поле, похожее на скин флешплеера, ползунок внизу экрана дернулся и пополз, оранжевые цифры начали отсчет времени. В первый раз этого не было. Я не заметил? Или начал прогрессировать? На экране появилась Ника, спешившая ко мне. Пора. Я утопил кнопку мобильника.

 

При виде Ники, как обычно в голову пришли строчки Саши Васильева:

 

Ты хороша, как узор в прямоугольной бумаге –

Вечнозеленый цветок и порошок в зеркалах,

Ты так хороша: длинные пальцы, узкие джинсы, шея и плечи...14

 

Она и впрямь была хороша. Легкая маечка подчеркивающая маленькую, аккуратную грудь; узкие джинсы, обтягивающие соблазнительные бедра; легкие босоножки, открывающие так понравившиеся мне ступни. Слегка растрепанные вьющиеся волосы, придерживаемые надо лбом темными очками, минимум косметики и очаровательная, едва заметная, россыпь веснушек.

Увидев Нику, я оробел. Что не случалось со мной класса эдак с десятого. А уж тем более, я никогда не трусил перед девчонками. Да что с тобой, Фил? Влюбился? По-настоящему? Почему бы и нет. Должно же это когда-то произойти. Так почему не в этот раз?

— Привет. — Я, словно веник, протянул ей букет роз.

Это была первая, после начала моей работы на Аркадия Петровича, наша встреча в неофициальной обстановке. Три, практически одна за одной, ходки в качестве прикрытия. Все три в компании Кая. Только в первых двух, ходоком была Ника, в третьей – нескладный и нервный парень в очках, отзывающийся на не подходящее к его внешности имя Лев. Минимум общения, практически никаких разговоров – только дело.

Я все хотел пригласить ее куда-нибудь, но... Но странно киксовал. Пока не поймал осуждающий взгляд Кая.

— Привет. — Она осторожно приняла у меня цветы, явно не зная, что с ними делать. Помедлив, прижала букет к груди, и робко улыбнулась.

О, Боже! Какая пошлость – девять алых, большеголовых и толстостебельных роз, на фоне белой футболки.

Я решительно забрал букет из ее рук, и метким броском отправил его в урну.

— Зачем ты это сделал? — Она даже не посмотрела в его сторону.

— Он тебе не понравился.

— Почему ты так решил?

Я пожал плечами:

— Потому что он тебе не понравился. Я прав?

Ника улыбнулась.

— Прав. Мне вообще не нравятся розы.

Мы стояли на остановке, мимо нас неспешно двигался людской поток. Прохожие обходили нас, задевая локтями, сумками, плечами. Кто-то извинялся, кто-то бурчал что-то недовольное, кто-то просто шел дальше. Я стоял и смотрел на Нику, как влюбленный, в молоденькую учительницу, мальчишка, и не знал, что говорить и что делать.

— Ты... — Начала Ника.

От звука ее голоса я очнулся. Наваждение, клочьями разорванного ветром тумана, слетело с меня. Я сморгнул и посмотрел ей в глаза и прочел в них ожидание и... И то, что светилось сейчас в моих глазах. Любовь, нежность, желание? Все это. Я шагнул к ней и прикоснулся к локтю. Скользнул пальцами по теплой коже вниз, к ладони и сжал пальцы, ожидая ответа. Пальцы Ники дрогнули, переплетаясь с моими.

Черт, возьми! Я – счастлив.

— Спорим, я угадаю, что ты любишь?

— На что? — Не колеблясь, поддержала она меня.

— На поцелуй.

— Угадывай.

Ее глаз искрились смехом.

— Ты любишь кофе.

Теперь улыбались не только глаза, но и губы.

Она приподнялась на цыпочки и на секунду коснулась губами моих губ.

— Значит, я выиграл?

— Да. А если бы проиграл?

— Тогда бы, я поцеловал тебя.

Она тряхнула головой и засмеялась, легко и радостно.

— Значит, в любом случае, ты остался бы в выигрыше?

— Да. Только... Только, он не был бы таким целомудренным.

— Ты куда-то торопишься?

Она чуть отодвинулась от меня, но руки не выпустила.

— Тороплюсь.

Я притянул ее к себе и обнял за плечи.

— Тороплюсь в кофейню. Тут недалеко есть одна – маленькая и уютная. Там варят очень правильный кофе. Вот туда я и тороплюсь, пока все места не заняли. Ты со мной?

— С тобой.

Она обняла меня за талию.

— Показывай, где здесь варят правильный кофе.

Капельные кофейные чашки, источали аромат крепкого кофе. Мы сидели, соприкасаясь коленями и взявшись за руки, похожие на влюбленных студентов, за маленьким, примостившемся в углу за портьерами, дубовым столиком на двоих.

— Это правда?

Она не переспросила, поняв, о чем я спрашиваю.

— Не совсем. Я не могу отличить правду ото лжи, скорее...

Пауза, заполненная нашими взглядами.

— Я чувствую истинные чувства людей, отличные от тех, что они хотят транслировать миру, или от тех, что они хотят показать сами себе. Ну вот, например...

— Я понял, — я погладил Нику по щеке, — это если я буду клясться тебе в вечной любви, а сам ненавидеть, то ты будешь... Видеть, чувствовать, ощущать, слышать...  – ненависть?

— Да. — Ника высвободила пальцы из моей ладони, взяла чашку двумя пальцами, и смешно оттопырив мизинчик, отпила маленький глоток. 

Я поймал ее лукавый взгляд – играет со мной. Мне нравилась такая игра.

Поставив чашку на столик, она продолжила:

— Да, я буду чувствовать то, что ты на самом деле испытываешь ко мне, а не то, что пытаешься показать, как бы хорошо ты это не маскировал.

— А так, только по отношению к тебе?

— Что ты имеешь ввиду?

— Ты почувствуешь... Если я, допустим, признаюсь в любви официантке, той милой девушке, что принесла нам кофе, — я улыбнулся, показывая, что шучу, — на самом деле, будучи к ней совершенно равнодушен.

Ника улыбнулась в ответ, шутку она поняла и приняла. Это было очень хорошо. Таша терпеть не могла моих шуток.

— Если равнодушен, то нет, а вот если ты будешь искренне ее ненавидеть, то да, при условии, что чувство будет достаточно сильным.

— А ты всегда это понимаешь?

— В смысле?

— Понимаешь, что люди чувствуют на самом деле, или только когда хочешь это понять?

— Если бы я постоянно это ощущала, это был бы не дар, а проклятье.

Я на миг представил, как это – постоянно чувствовать истинную подоплеку слов и поступков, и согласно кивнул:

— Я бы такого не хотел. Слушай, а как ты узнала мое имя?

Ника посерьезнела.

— Этого я тебе не скажу.

— Почему? — Я был искренне удивлен, такому ответу. — Это тайна?

— Не обижайся, но можно, я не буду отвечать?

Она замолчала, пристально глядя мне в глаза. И я никак не мог понять, что таит в себе серо-зеленый омут, в котором, только сейчас это окончательно осознав, я утонул, и, похоже, навсегда.

Тишину, окружившую нас, нарушил простужено-резкий гитарный аккорд. Прозвучав и не успев затихнуть, был подхвачен пронзительно-печальной скрипичной кодой:

 

Вплети меня в свое кружево

Незаметно и легко,

Может, только это нужно мне,

Да и больше ничего.

 

Голова моя закружится,

Так глаза твои горят,

А лицо-то все загадочней,

И прозрачнее наряд.

 

И опять от нетерпения

В кровь царапаем лицо,

За такие за мгновения

Все отдашь в конце концов...15

 

Вслушиваясь в голос певца, я понял – на Нику я никогда не буду обижаться.

— Пикник. — Не ответив на вопрос, сказал я. — Любимая группа. И песня одна из любимых.

— Я тоже ее люблю. И группу, и песню.

Наши пальцы вновь переплелись.

— Потанцуем?

— Песня сейчас кончится.

Мелодия, в самом деле, затихала.

— Да и места мало.

— Это не проблема.

Откинув портьеры, я вывел Нику в зал. Действительно маленький, но для медленного танца места вполне хватало.

— Джоржио, — я поднял руку вверх.

Баристо, прекратив шаманить над туркой, обернулся. И ослепительно улыбнулся.

— Фил?

— Повтори музыку, плиз.

— Конечно, — он отсалютовал мне двумя пальцами, и помещение вновь заполнила мелодия, — погромче сделать?

Я отрицательно качнул головой, оборачиваясь к Нике. Она подалась вперед, прижимаясь ко мне всем телом, и мы медленно закружили по залу.

Я отстранился от происходящего. Оранжевые цифры внизу экрана в моей голове показывали час тридцать.

 

Мой палец дрогнул на кнопке, прерывая бег часов. Рука поднялась, поднося телефон к глазам. Губы дернулись, выплевывая беззвучное ругательство. На дисплее были одни нули. А такого просто не могло быть. Человек не в силах так быстро прекратить отсчет. Хоть какие-то доли секунды секундомер должен был отсчитать.

За окном цветные огни проспекта смешивались, в причудливую цветовую карусель, с фарами проносящихся машин. Ехать нам было еще долго, есть время поиграть с воспоминаниями. Не задумываясь ни на секунду, я нырнул, в самое лучшее, что было у меня на данный момент. Экран в голове вспыхнул, выводя изображения, палец вдавил кнопку, начиная отсчет секунд.

 

Я держал узкую ступню в ладонях, в правой круглая пятка, левая поглаживает нежные пальчики. До сих пор, до самого этого момента, я помнил ощущение Никиной ноги в своих руках. То самое, которое возникло, когда я помог снять насквозь мокрые носки. Оно, это ощущение, как наваждение преследовало меня все это время. Не взгляд серо-зеленых глаз, не ладони на лице и горько-сладкие слезы на губах, а маленькая круглая пятка, холодная и мокрая, в ладони.

И вот сейчас она снова под моими пальцами, на этот раз теплая, но все такая же круглая и гладкая.

— На что ты там любуешься? — Пальцами другой ноги Ника нежно погладила меня по груди.

 

Падают небоскребы,

Горят телевышки и в Африке снег.

В отпуск уходят боги,

Важней твоей родинки ничего нет.

 

Кому доброе утро,

А кому в добрый путь.

Существует порядок,

Про него не забудь.

 

Для кого-то Евангелие,

Для кого-то Коран,

Но меня спасет твоя родинка -

Это мой талисман.16

 

Не слишком музыкально пропел я. И погладил крошечное пятнышко на стопе.

— Хм. Цитаты любишь?

— Не то чтобы люблю, но... Иногда они наиболее точно определяют настроение и чувства.

— Да?

— Ага.

— А тебе не кажется, что это перенос.

— Чего? — Я, не выпуская Никиной ноги, приподнялся на локтях.

— Перенос чужих чувств, на себя.

— Ты так думаешь?

Я пощекотал ее пятку, наблюдая, как смешно шевелятся пальчики.

— Да.

— Может быть ты и права. Вот только я испорчен, слегка, воспитанием чертовски интеллигентной женщины, обожающей русскую классику и поэтов серебряного века. Правда, с поправкой на нынешнее время. Пушкина, Толстого и Достоевского, мне заменили Олди, Лукьяненко и Дяченко; а Гумилеву, Бальмонту и Северянину я предпочел русский рок. 

— Да? Что-то я не заметила в тебе признаков интеллигентской рефлексии. — Она негромко рассмеялась. — Сначала промариновал девушку, а потом, стоило пригласить на крошечную чашечку кофе, накинулся, как зверь. Вон, все белье порвал. И это в середине дня. Не стыдно?

Ее нога вновь прошлась по моей груди осторожными и ласковыми прикосновениями.

Я повернул голову, разглядывая беспорядок на полу. И вправду трусики были порваны, а я и не заметил. Мы встретились с Никой в десять утра, посидели в кофейне, погуляли по набережной и в три полудни стояли рядом с ее подъездом. Помявшись пару секунд я, безо всякой задней мысли, напросился на чашку кофе. На самом деле мне просто отчаянно хотелось в туалет. А дальше...

Она скинула босоножки, как-то нервно поправила прядь волос, упавшую на глаза, и оглянулась на меня.

Черт возьми! Ее взгляд! О, этот взгляд!

Я невольно пробормотал под нос, проклиная свою привычку цитировать, к месту и не к месту, за которую меня постоянно ругала Таша. Мол, прячусь я за чужими словами.

 

...Эта первая гроза напоминает те глаза,

Где желание и страх на одинаковых ролях...17

 

Мы словно по команде кинулись друг к другу... Какая же она маленькая и легкая... Какая ласковая и нежная...

А дальше... А дальше была гроза. Хорошо, что разгар рабочего дня и соседей нет.

— Нет. Ни грамма. А знаешь почему?

Я рывком сел и обняв Нику, уткнулся носом в ложбинку между шеей и плечом.

Она промолчала. Она знала, а я знал, что она знала, поэтому не стал продолжать. А просто обнял покрепче, чувствуя ответные объятия.

 

Нули, опять сплошные нули. Я еще поиграл с воспоминаниями. Черный экран, золотисто-оранжевые цифры внизу и нули на дисплее мобильника. Я попробовал включать и выключать секундомер не вызывая в памяти кино прошлого. И как бы быстро я не нажимал кнопку, все равно, какие то доли секунд он успевал отсчитывать. А вот с воспоминаниями, нет. Одни нули на табло.

12 You're beautiful – James Blunt

13 Ты прекрасна – Джеймс Блант (Перевод - Я)

14 Сплин - Весь этот бред.

15 Пикник - Вплети меня в свое кружево.

16 Новая любовь - Родинка.

17 Ляпис Трубецкой - Евпатория.

[Древний 2017]

А здорово, черт побери!